Давно обзавелся складным чудо-плавсредством, но только сейчас удалось погрузить оное в морскую воду. Созревание для приобретения разборного каяка происходило постепенно — сперва просто страдал от отсутствия в нужных местах приличного снаряжения и плавсредств, потом стал возить с собой одежду и весла, а теперь и каркасный каяк в сумке. В родном аэропорту к негабаритной поклаже отнеслись с пониманием: «Это спортивное оборудование? Тогда бесплатно».

Совершил убийство нескольких рыб с применением желтого каяка и прочих сообщников. Это душераздирающее зрелище было запечатлено на фотографиях, которые тут и выкладываю.

Весна — наилучший сезон для гребублинга в наших краях. Небо еще сохраняет зимнюю синеву, по прозрачной воде важно дрейфуют бирюзовые льдины, воздух прохладный, идеально подходящий для гребли. И даже довольно сильный ветер не может толком разогнать волну в небольших промежутках между ледовыми полями. По пустынной акватории кочуют какие-то птицы, кроме них разве что редкая браконьерская лодка протарахтит на горизонте, да над поверхностью то там, то тут мелькают круглые тюленьи морды.

Лодочная бензозаправочная станция разительно отличалась от своих сухопутных собратьев, уставленных рядами стеклянных бутылок с мутной жидкостью неизвестного состава. Центральная улица рыбацкой деревни упиралась в небольшую грунтовую площадку, посреди которой тесным творческим коллективом выстроились ржавые бочки. Роль вывески выполнял удушливый запах испаряющихся на солнце нефтепродуктов, недвусмысленно намекающий на возможность осчастливить себя запасом топлива. Минут через десять наших жалобных призывов ко всем людям доброй воли, из ближайшего сарая выдвинулся обслуживающий персонал, телодвижениями и хихиканьем то ли выражая присущий ему от рождения оптимизм, то ли демонстрируя последствия регулярного вдыхания паров бензина. Вооружившись ковшом, воронкой и зажженной сигаретой, заправщик отважно погрузился в работу.

Канал под прямым углом обогнул плешивое рисовое поле и сузившись до трехметровой ширины зазмеился в сплетении коряг, тянущих сквозь зеленую воду свои склизкие щупальца. Высокие обрывистые берега полностью закрывали обзор, нависающие над водой пальмы отбрасывали приятную тень на задумчивых лягушек, с идиотской ухмылкой встречающих медленно скользящий мимо каяк. На краю поля возвышался здоровенный буйвол, больше всего похожий на большую кучу засохшей грязи с торчащими из неё рогами. Откуда-то из чрева немытого животного доносилось злобное сопение, усиливающееся по мере приближения каяка. Возмущенная говядина явно копила какие-то претензии к моей скромной персоне, но не имела возможности выразить их при более тесном общении. «Азиатский водяной буйвол Bubalus bubalis», — зачем-то успел вспомнить я, когда тонна мяса без всякого разбега сиганула с обрыва в воду, целясь в середину каяка. Совсем немного перелетев мимо цели, эта пыхтящая туша выплеснула чуть ли не всю воду из канала, создав огромную волну. Каяк сделал свечку и сшибая глиняные кочки понесся прочь в водовороте из болотного мусора и коричневой пены.

Себу — относительно крупный остров в центре Филиппинского архипелага. Из достопримечательностей тут надлежит восхищаться остатками колониальной архитектуры, песчаными пляжами и полустертыми следами исторических событий, касающихся мореплавателя Фернана Магеллана, погибшего тут весной 1521 года в ходе дружественного визита. Впрочем, современный облик острова и быт островитян, на мой извращенный взгляд, достойны куда большего внимания, нежели история про убиенного португальца. Так что приглашаю, если уж не погрузиться, то хотя бы слегка наступить в филиппинские будни.

Вода стремительно убывала. Мутная коричневая субстанция небольшими лужами блестела в сплетении склизких корней. Лабиринт проток, еще недавно казавшийся водными тропинками, превратился в клейкие, илистые и совершенно непроходимые для каяка щупальца. Теперь я — не покоряющий водные просторы гребубля, а нечто длинное, чумазое, с кряхтением протискивающееся по обмелевшему болоту. Постыдно прозевав отлив, при попытке пройти сквозь мангровые заросли из одного речного русла в соседнее, лихорадочно распихиваю веслом грязные ветви и удивленных такой наглостью зеленых змей.

Краткая семейная прогулка в кратер вулкана Локон, трудолюбиво посыпающий пеплом головы скромных островитян недалеко от столицы Северного Сулавеси — веселого города Манадо. Словно рыбак, кладущий спичечный коробок, чтобы показать на фото размеры пойманной рыбы, распределял я членов семьи по складкам местности, дабы досточтимые зрители могли в полной мере уяснить масштабы этого геологического выпердыша. Посему, в нарушение уже устоявшихся традиций, на картинках можно наблюдать необычайно большое количество наших, слегка помятых радостями путешествия, но вполне счастливых физиономий.

«Эй, парень, причаливай!» — мужик бежал вдоль берега по колено в ледяной воде, разбрасывая во все стороны тучи брызг и длинные серые плети пожухлых водорослей. Я что-то невразумительно буркнул в ответ, стараясь не сбить дыхание, размеренно вбивая весло в стеклянную поверхность бухты.  «Попробуй шашлык!» — в одной руке у моего собеседника дымилась охапка шампуров с увесистыми кусками мяса, другой он душил за горло початую бутылку водки. Недалече на бревне расположилась компания пикникующих. Кучки отдыхающих граждан пестрыми пятнами мухоморились у подножий еще не позеленевших сопок. Если грести близко к берегу, почти каждый с той или иной степенью энтузиазма пытался пригласить к столу. Чую, надо толстеть, чтобы не приставали со всякими глупостями.

Основательно набултыхавшись в лабиринте кораллового рифа, средь небритых ежей, любопытных желто-черных морских змей, колышащихся щупалец актиний и рыб несъедобной внешности, завалился я спать в тени фикуса на заброшенном пляже. По оставленным мощным приливом грудам высохших водорослей, ошметкам кокосов и стволам бамбука сновали многочисленные крабы, растаскивая по песчаным норам свою мусорную добычу. Вдалеке послышалось постороннее шебуршание — презрительно пиная замешкавшихся крабов, вдоль кромки воды в нашу сторону на разборки двигалась группа одичавших, но вполне упитанных павлинов. За взъерошенными петухами на почтительном расстоянии трусливо семенили скромно окрашенные павлинокурицы. Почему-то стало обидно. Нормальных путешественников кусают акулы, жалят змеи и варят каннибалы... Нами же заинтересовались лишь какие-то ходячие веники из перьев.

Многочасовые поиски наконец увенчались успехом — пыльная деревенская улица, ловко протиснувшись меж шумного коллектива худосочных собак и долговязых растрепанных кур, уперлась в глухой деревянный забор гостиницы сарайного типа. Выцветшая табличка предупреждала о скопившихся внутри натуристах. «Naturists? Кто это?»  — спросила жена. «Фиг знает, наверное натуралисты — любители природы. Мы природу любим? Значит и нас пустят». Ворота открыл молодой немец — хозяин отеля. При виде нашего багажа из двух детенышей, лицо немца вытянулось от удивления: «Вы знаете, это отель для натуристов» — с сомнением в голосе начал он... «Знаем, знаем» — дружно загалдели мы, перебивая возможные возражения. «Но дети?» — и дети у нас тоже, того... Природу любят! И в целом смирные. «Какая тут будка наша?» — гравийная дорожка упиралась в дощато-щелевую конструкцию с крыльцом, вероятно, изображающую бунгало. Напротив крыльца вокруг крошечного бассейна, подозрительно напоминая лежбище моржей, возлежала группа совершенно голых достопочтенных бюргеров бальзаковского возраста. Натуристы оказались нудистами.

С трудом пробивавшееся сквозь густой туман небесное светило с размаху плюхнулось за невидимый горизонт. С надрывным треском пиликнул в кустах кузнечик, стукнули по крыше последние редкие капли дождя... И, сперва несмело, а потом все дружнее и громче заквакали лягушки. Могучий квак сотнями голосов обступал нас со всех сторон, переливался раскатистыми басовитыми трелями, проникая сквозь мокрую листву и тонкие стены. «Ква, ква? Ква?! Ква! Ква-ква-ква!» — переговаривалось многоголосое жабье вече. Дебаты были в самом разгаре — жирные и важные, словно депутаты, земноводные смешно семенили по траве к водоему, часто шмякаясь пузом. Сразу вспомнилась свежевычитанная примета — лягушки поют весело к хорошей погоде. Не в силах оценить степень веселости лягушачьего репертуара и положившись на милость природы и квакающих синоптиков, я отправился спать. Вокруг зелеными исполинами вздымались горы южного Целебеса, кучку картинок которого я вам и продемонстрирую.

Стрелка термометра пугливо вздрогнула и переползла отметку в пятьдесят градусов, упершись в конец шкалы. Раскаленный воздух пучился волнами, искажая очертания даже близко расположенных предметов. Жара словно падала вниз бесконечным испепеляющим водопадом на прохожих, вяло отбивающихся зонтиками от солнца, на припаявшиеся к асфальту автомобили, на поникшие листья пальм... Посреди центральной улицы Тагбиларана в полуобморочном состоянии пошатывались разноцветные праздничные колонны детей, под сочувственными взглядами многочисленных зевак плотно вжавшихся в спасительную тень зданий. Похоже, мне посчастливилось стать свидетелем массового эксперимента по проверке человеческого организма на выносливость. Воодушевленный этой мыслью, с почти дымящимся рюкзаком и полурасплавленным фотоаппаратом, я погружаюсь в пекло событий.

«И люди, люди у нас веселые, не то, что на Калимантане!» — словоохотливый водитель то и дело бросал руль, поворачивался ко мне, и бурной жестикуляцией дублировал рассказ про быт и нравы островитян. «А еще у нас есть один обычай, немного странный, конечно» — уже привыкнув к своеобразию обрядов и гастрономических извращений жителей Целебеса я, естественно, подумал про каннибализм. Вопреки опасениям, абориген не бросился на меня клацая челюстями, но продолжал рассказ с некоторым смущением в голосе: «Знаете, вот в других местах празднуют Новый год первого января, а у нас тут на острове так сложилось, что начинаем мы праздновать первого числа, а заканчиваем только тринадцатого. Кто первый раз слышит, поверить не может!». «Да, поверить трудно, — согласился я совершенно искренне, — и чем же вы занимаетесь все это время?». Водитель еще больше смутился, что-то промямлил про веселый праздник, но завершил речь откровением: «Ну, в общем мы пьем». «Весь остров бухает с первого по тринадцатое января?» — ответа не последовало. За окном проносились пыльные стволы пальм, пустые узкие улочки с припаркованными в тени лошадями, выцветшая на солнце реклама Кока Колы и кособокие ларьки с пирамидами колючих дурианов.

История эта произошла еще в далеком 2011 году, в полузабытом и диком уголке Евразии, где сквозь таежную глушь несла свои стремительные воды река Арму, где в дремучих лесах бесконтрольно разгуливали дикие звери, а грань между правдой и вымыслом скрывалась в ползущем по ущелью тумане.