Поиск по тэгам

С трудом пробивавшееся сквозь густой туман небесное светило с размаху плюхнулось за невидимый горизонт. С надрывным треском пиликнул в кустах кузнечик, стукнули по крыше последние редкие капли дождя... И, сперва несмело, а потом все дружнее и громче заквакали лягушки. Могучий квак сотнями голосов обступал нас со всех сторон, переливался раскатистыми басовитыми трелями, проникая сквозь мокрую листву и тонкие стены. «Ква, ква? Ква?! Ква! Ква-ква-ква!» — переговаривалось многоголосое жабье вече. Дебаты были в самом разгаре — жирные и важные, словно депутаты, земноводные смешно семенили по траве к водоему, часто шмякаясь пузом. Сразу вспомнилась свежевычитанная примета — лягушки поют весело к хорошей погоде. Не в силах оценить степень веселости лягушачьего репертуара и положившись на милость природы и квакающих синоптиков, я отправился спать. Вокруг зелеными исполинами вздымались горы южного Целебеса, кучку картинок которого я вам и продемонстрирую.

«И люди, люди у нас веселые, не то, что на Калимантане!» — словоохотливый водитель то и дело бросал руль, поворачивался ко мне, и бурной жестикуляцией дублировал рассказ про быт и нравы островитян. «А еще у нас есть один обычай, немного странный, конечно» — уже привыкнув к своеобразию обрядов и гастрономических извращений жителей Целебеса я, естественно, подумал про каннибализм. Вопреки опасениям, абориген не бросился на меня клацая челюстями, но продолжал рассказ с некоторым смущением в голосе: «Знаете, вот в других местах празднуют Новый год первого января, а у нас тут на острове так сложилось, что начинаем мы праздновать первого числа, а заканчиваем только тринадцатого. Кто первый раз слышит, поверить не может!». «Да, поверить трудно, — согласился я совершенно искренне, — и чем же вы занимаетесь все это время?». Водитель еще больше смутился, что-то промямлил про веселый праздник, но завершил речь откровением: «Ну, в общем мы пьем». «Весь остров бухает с первого по тринадцатое января?» — ответа не последовало. За окном проносились пыльные стволы пальм, пустые узкие улочки с припаркованными в тени лошадями, выцветшая на солнце реклама Кока Колы и кособокие ларьки с пирамидами колючих дурианов.

Мое предыдущее излишне кровавое повествование про похоронные обряды целебесских горцев немного взбодрило аудиторию. Чтобы не расслабляться, предлагаю обсудить вопросы туземной кулинарии, на время перенесясь с Сулавеси Южного в Сулавеси Северный. Надеюсь, вы сегодня плотно позавтракали и готовы желудком встретить порцию экзотических вкусняшек.

Бык смирно стоял на узкой тропинке у вершины склона, из перерезанного горла толстой маслянистой струей хлестала кровь. С противоположного конца столь же синхронно и толстоструйно выливалось дерьмо. Такой вот колоритный тораджийский фонтан в стиле «писающий мальчик»... Внезапно животное дернулось, встало на дыбы и растопырив негнущиеся ноги под радостные крики толпы кубарем покатилось по склону в мою сторону. Не долетев до меня пары метров, бык уткнулся в окровавленную и обосранную кучу еще шевелящихся туш. Тораджийская погребальная церемония была в самом разгаре, к камню наверху уже тащили очередную жертву.

Втиснувшись в пассажирское кресло местного рейса на Макассар, в кармане для блевательных пакетиков с удивлением обнаружил сборник молитв за удачный исход полета для представителей всех мировых религий. «Главное, чтобы на борту не оказалось слишком много атеистов» — подумал я, когда самолет в очередной раз безуспешно попытался найти в тумане залитую потоками бесконечного дождя посадочную полосу, а пассажиры дружно зашуршали молитвенниками. Наконец, в иллюминаторах замелькали затопленные поля, едва торчащие из мутной воды крыши домов, и поднимая фонтаны брызг лайнер нервно плюхнулся на жидкую землю. 

Похрустывая попавшими под ноги гнилушками, трусцой стараюсь поспеть за шустрым индонезийцем, ловко продирающимся сквозь погрузившиеся в вечерние сумерки джунгли. Будучи выше моего проводника на добрых полметра я, следом за ним, собираю головой многочисленные, растянутые в густом подлеске паучьи сети вместе с их возмущенными мохнаногими хозяевами. Наконец, облепленный паутиной, какими-то заполошными блестящими многоножками и приставучими колючками разных конструкций, я оказываюсь перед большим деревом с хитросплетенным, жилистым и дуплистым стволом. Проводник что-то выцеливает своим полумертвым тусклым фонариком в хаосе ветвей и сучьев...