Поиск по тэгам

Лодочная бензозаправочная станция разительно отличалась от своих сухопутных собратьев, уставленных рядами стеклянных бутылок с мутной жидкостью неизвестного состава. Центральная улица рыбацкой деревни упиралась в небольшую грунтовую площадку, посреди которой тесным творческим коллективом выстроились ржавые бочки. Роль вывески выполнял удушливый запах испаряющихся на солнце нефтепродуктов, недвусмысленно намекающий на возможность осчастливить себя запасом топлива. Минут через десять наших жалобных призывов ко всем людям доброй воли, из ближайшего сарая выдвинулся обслуживающий персонал, телодвижениями и хихиканьем то ли выражая присущий ему от рождения оптимизм, то ли демонстрируя последствия регулярного вдыхания паров бензина. Вооружившись ковшом, воронкой и зажженной сигаретой, заправщик отважно погрузился в работу.

Краткая семейная прогулка в кратер вулкана Локон, трудолюбиво посыпающий пеплом головы скромных островитян недалеко от столицы Северного Сулавеси — веселого города Манадо. Словно рыбак, кладущий спичечный коробок, чтобы показать на фото размеры пойманной рыбы, распределял я членов семьи по складкам местности, дабы досточтимые зрители могли в полной мере уяснить масштабы этого геологического выпердыша. Посему, в нарушение уже устоявшихся традиций, на картинках можно наблюдать необычайно большое количество наших, слегка помятых радостями путешествия, но вполне счастливых физиономий.

С трудом пробивавшееся сквозь густой туман небесное светило с размаху плюхнулось за невидимый горизонт. С надрывным треском пиликнул в кустах кузнечик, стукнули по крыше последние редкие капли дождя... И, сперва несмело, а потом все дружнее и громче заквакали лягушки. Могучий квак сотнями голосов обступал нас со всех сторон, переливался раскатистыми басовитыми трелями, проникая сквозь мокрую листву и тонкие стены. «Ква, ква? Ква?! Ква! Ква-ква-ква!» — переговаривалось многоголосое жабье вече. Дебаты были в самом разгаре — жирные и важные, словно депутаты, земноводные смешно семенили по траве к водоему, часто шмякаясь пузом. Сразу вспомнилась свежевычитанная примета — лягушки поют весело к хорошей погоде. Не в силах оценить степень веселости лягушачьего репертуара и положившись на милость природы и квакающих синоптиков, я отправился спать. Вокруг зелеными исполинами вздымались горы южного Целебеса, кучку картинок которого я вам и продемонстрирую.

«И люди, люди у нас веселые, не то, что на Калимантане!» — словоохотливый водитель то и дело бросал руль, поворачивался ко мне, и бурной жестикуляцией дублировал рассказ про быт и нравы островитян. «А еще у нас есть один обычай, немного странный, конечно» — уже привыкнув к своеобразию обрядов и гастрономических извращений жителей Целебеса я, естественно, подумал про каннибализм. Вопреки опасениям, абориген не бросился на меня клацая челюстями, но продолжал рассказ с некоторым смущением в голосе: «Знаете, вот в других местах празднуют Новый год первого января, а у нас тут на острове так сложилось, что начинаем мы праздновать первого числа, а заканчиваем только тринадцатого. Кто первый раз слышит, поверить не может!». «Да, поверить трудно, — согласился я совершенно искренне, — и чем же вы занимаетесь все это время?». Водитель еще больше смутился, что-то промямлил про веселый праздник, но завершил речь откровением: «Ну, в общем мы пьем». «Весь остров бухает с первого по тринадцатое января?» — ответа не последовало. За окном проносились пыльные стволы пальм, пустые узкие улочки с припаркованными в тени лошадями, выцветшая на солнце реклама Кока Колы и кособокие ларьки с пирамидами колючих дурианов.

Мое предыдущее излишне кровавое повествование про похоронные обряды целебесских горцев немного взбодрило аудиторию. Чтобы не расслабляться, предлагаю обсудить вопросы туземной кулинарии, на время перенесясь с Сулавеси Южного в Сулавеси Северный. Надеюсь, вы сегодня плотно позавтракали и готовы желудком встретить порцию экзотических вкусняшек.

Бык смирно стоял на узкой тропинке у вершины склона, из перерезанного горла толстой маслянистой струей хлестала кровь. С противоположного конца столь же синхронно и толстоструйно выливалось дерьмо. Такой вот колоритный тораджийский фонтан в стиле «писающий мальчик»... Внезапно животное дернулось, встало на дыбы и растопырив негнущиеся ноги под радостные крики толпы кубарем покатилось по склону в мою сторону. Не долетев до меня пары метров, бык уткнулся в окровавленную и обосранную кучу еще шевелящихся туш. Тораджийская погребальная церемония была в самом разгаре, к камню наверху уже тащили очередную жертву.

Втиснувшись в пассажирское кресло местного рейса на Макассар, в кармане для блевательных пакетиков с удивлением обнаружил сборник молитв за удачный исход полета для представителей всех мировых религий. «Главное, чтобы на борту не оказалось слишком много атеистов» — подумал я, когда самолет в очередной раз безуспешно попытался найти в тумане залитую потоками бесконечного дождя посадочную полосу, а пассажиры дружно зашуршали молитвенниками. Наконец, в иллюминаторах замелькали затопленные поля, едва торчащие из мутной воды крыши домов, и поднимая фонтаны брызг лайнер нервно плюхнулся на жидкую землю. 

Похрустывая попавшими под ноги гнилушками, трусцой стараюсь поспеть за шустрым индонезийцем, ловко продирающимся сквозь погрузившиеся в вечерние сумерки джунгли. Будучи выше моего проводника на добрых полметра я, следом за ним, собираю головой многочисленные, растянутые в густом подлеске паучьи сети вместе с их возмущенными мохнаногими хозяевами. Наконец, облепленный паутиной, какими-то заполошными блестящими многоножками и приставучими колючками разных конструкций, я оказываюсь перед большим деревом с хитросплетенным, жилистым и дуплистым стволом. Проводник что-то выцеливает своим полумертвым тусклым фонариком в хаосе ветвей и сучьев...