Бык смирно стоял на узкой тропинке у вершины склона, из перерезанного горла толстой маслянистой струей хлестала кровь. С противоположного конца столь же синхронно и толстоструйно выливалось дерьмо. Такой вот колоритный тораджийский фонтан в стиле «писающий мальчик»... Внезапно животное дернулось, встало на дыбы и растопырив негнущиеся ноги под радостные крики толпы кубарем покатилось по склону в мою сторону. Не долетев до меня пары метров, бык уткнулся в окровавленную и обосранную кучу еще шевелящихся туш. Тораджийская погребальная церемония была в самом разгаре, к камню наверху уже тащили очередную жертву.

Втиснувшись в пассажирское кресло местного рейса на Макассар, в кармане для блевательных пакетиков с удивлением обнаружил сборник молитв за удачный исход полета для представителей всех мировых религий. «Главное, чтобы на борту не оказалось слишком много атеистов» — подумал я, когда самолет в очередной раз безуспешно попытался найти в тумане залитую потоками бесконечного дождя посадочную полосу, а пассажиры дружно зашуршали молитвенниками. Наконец, в иллюминаторах замелькали затопленные поля, едва торчащие из мутной воды крыши домов, и поднимая фонтаны брызг лайнер нервно плюхнулся на жидкую землю. 

Похрустывая попавшими под ноги гнилушками, трусцой стараюсь поспеть за шустрым индонезийцем, ловко продирающимся сквозь погрузившиеся в вечерние сумерки джунгли. Будучи выше моего проводника на добрых полметра я, следом за ним, собираю головой многочисленные, растянутые в густом подлеске паучьи сети вместе с их возмущенными мохнаногими хозяевами. Наконец, облепленный паутиной, какими-то заполошными блестящими многоножками и приставучими колючками разных конструкций, я оказываюсь перед большим деревом с хитросплетенным, жилистым и дуплистым стволом. Проводник что-то выцеливает своим полумертвым тусклым фонариком в хаосе ветвей и сучьев...

Островитяне, несомненно, слышали про традиционное катание скучающих белых туристов на слонах — столь популярное в соседнем Таиланде шоу. Однако, про то, что слон еще и должен быть «ручным», тайские конкуренты коварно умолчали. Навстречу мне по широкой лесной дороге двигался оседланный деревянной будкой огромный слон с роскошными, словно из белого фарфора, длинными бивнями. На шее слона суетливо размахивал руками загорелый слоноводитель, из будки таращилась парочка перепуганных туристов. Еще один, замыкавший процессию малайский корифей слоноведения, дергал несчастное животное за хвост, пытаясь пинками и криками придать нужное направление движения упрямому носатому ослу-переростку. Не знаю, чем так смутила слона моя увенчаная драной панамкой фигура. Красная ли майка тому причиной, или крепкий запах несвежего рюкзака, от которого в ближайшем термитнике объявили срочную эвакуацию... Но, столкнувшись со мной хоботом к носу, слон внезапно брезгливо съежил питач и с зычным боевым хрюканьем трусцой направился куда-то в густые заросли. Сквозь хруст ломаемой растительности доносились отчаянные вопли вцепившегося в слоновий хвост аборигена и деловитое пыхтение ушастого любителя бездорожья. Вскоре и их стало неслышно за поворотом тропы в гомоне и свисте каких-то неприлично шумных пернатых обитателей джунглей.

Вы помните свои детские игрушки? Облезлого мишку, деревянный грузовик, пирамидку с петушиной головой, кубики с бумажными наклейками, набор солдатиков и унылый конструктор из дырок и гаек? Меж тем, как мировая индустрия удовлетворения детских потребностей не стояла на месте и, наряду с памперсами и сникерсами, производила разнообразные, не побоюсь этого слова, шедевры игрушкостроения. Так приглашаю вместе со мной побродить по музею игрушек на малазийском острове Пинанг (Penang), дабы приобщиться к прекрасным, светлым и добрым вещам, что должны окружать каждого ребенка с момента его рождения.

Замшелый и древний, как и само здание гостиницы колониальных времен, китаец плюхнул на потертую деревянную стойку ключ с прицепленной тяжелой бамбуковой пластиной, замысловато украшенной какими-то иероглифами. Откуда-то из темноты помещения возник еще один «мальчик» — ровесник этой старинной постройки. Пролепетав что-то невразумительное, он грациозно прошаркал мимо нашего багажа, ткнув пальцем на отвесную лестницу, ведущую куда-то к многометровому потолку, покрытому затейливой резьбой и многими слоями белой штукатурки. «Обувь, снимайте обувь». Привыкший не удивляться многообразию и странностям местных порядков, я босиком пошлепал по длинным запутанным коридорам и лестницам безлюдного здания.

Зима в Сингапуре — суровое и тяжелое время года. Суровое и тяжелое для кошелька несчастного туриста, бродящего среди витрин с пестрой рекламой рождественских распродаж, поролоновых Санта Клаусов, больших магазинов и маленьких магазинчиков распухших от разнообразия диковинных товаров. Суровое и тяжелое для бедного желудка, усердно фаршируемого в бесчисленных ресторанах и уличных кафешках. Суровое и тяжелое для глаз и ушей вянущих в грохоте барабанов, мерцании гирлянд и суете бесконечной толпы. В результате всех этих тягот и невзгод лицо приобретает какое-то осоловело-сытое выражение, а в углу гостиничного номера вырастает пирамида свежекупленных ненужных вещей.

Вечерами, когда холодный осенний ветер покидает скучающую под синим небом волнистую поверхность залива, сбрасываю я на воду уютный желтый каяк и неспешно шлепаю веслом вдоль еще не пожелтевших, но уже пустынных берегов. Закрыв сезон летний, плавно перешел я к сезону осеннему. Подозреваю, что раздобыв теплый ватник, смогу открыть и зимний сезон. 

Бухта Новик пробуждает во мне романтические воспоминания юных лет, в бытность службы на флоте, когда в дебрях печально известного в те времена Русского острова довелось мне осваивать «Курс молодого бойца». Помимо лечебного голодания и прочих строевых дисциплин, была у нас такая приятная вещь как шлюпочная практика. Важный старлей деловито рассказывал про парусное вооружение яла, учил вязать морские узлы, источая военно-морскую мудрость и боевой опыт. Наконец, дело дошло до практической части. Оставив на берегу ненужные настоящему паруснику весла, спихнули на воду ял, слабо дующий в корму ветер понес нас по узкой и длинной бухте. Ритмично стучала вода в деревянный борт, весело галдели сослуживцы, клонилось к закату усталое летнее солнце. Конец дня стал началом процесса возвращения нашего экипажа в расположение части. Через час беспорядочных команд, и отчаянных усилий направить ял в нужном направлении, старлей признался, что силен в теории, но под парусом он идет первый раз в жизни, как и мы. Посему, хрен его знает, как эту штуку вернуть вместе с нами взад. Весел-то нет. Перспектива бесконечного дрейфа средь океанских волн живо встала перед нашими глазами. На воду спустился густой туман. В полной темноте, откуда-то с берега, со стороны школы мичманов прощально доносился мерный строевой топот, под заунывную песню: «Мертвые с косами вдоль дорог стоят…». 

Слепящие от поверхности воды солнечные блики, под мерное покачивание ленивого желтого каяка, постепенно вводят меня в какой-то гипнотический транс. Мысли резиново тянутся в голове, упрямо пустеющей с каждым плеском весла. Время остановилось, остановился знойно зеленеющий в далеке берег, замерли, словно горбоносые статуи, бакланы на острых макушках скал. Периодически вздрагиваю, подозрительно глядя на воду, перемещаюсь ли я куда-нибудь? Но под днищем мелькает зеленая трава, россыпь колючих ежей на мелководье, одинокий, приплывший из города, презерватив...

Всем семейством посетили бухту Сидими на предмет активного отдыха и прочих пляжных развлечений, в редкий погожий денек, случайно украденный у сурового приморского лета. Хронический дождь за окном превращает в пытку процесс сортировки фотографий из жарких стран. Посему, потешу скучающие взоры почтенных зрителей свежими япономорскими картинками, оставив на будущее описание тропических похождений. 

Запретительные пошлины на японские автомобили, разбитые дороги и излишне ретивые блюстители порядка окончательно доконали приморских автолюбителей. Массово покидают они родные просторы, мигрируя в поисках лучшей жизни. Но не все при этом готовы бросить своего четырехколесного друга на произвол судьбы. Наиболее отважные граждане пытаются переправить транспорт своим ходом обратно в Японию. И даже водная преграда не способна охладить их благородные порывы. 

Пожалуй, стоит продемонстрировать несколько картинок тайской столицы — периодически посещаемой, но незаслуженно забытой в моих азиатских отчетах. Город многолик, прекрасен и достоин куда более подробного описания, но на первый раз ограничимся парой клозетов и тройкой портретов.

Оголенное отливом илистое дно хищно чавкало когда я, словно сытая цапля, с усилием освобождал стремительно увязающие конечности. Еще десять метров, еще чуть-чуть... Пффф! Аппетитно булькнув во все стороны зловонными донными отложениями, местность уверенно поглотила мой дергающийся организм по самый, набитый фотоаппаратурой, рюкзак. Теперь я — грязное четвероногое, ползущее к тонущей в лучах закатного солнца живописной скале. Шлеп, шлеп, шлеп... Нет, месяц в пляжно-тоскливом Таиланде это слишком много. 

Никогда не выкладывал фотографий родного города, посему восполняю пробел. Разнообразия ради потешу скучающие взоры досточтимых читателей видами первомайской демонстрации — нового отечественного средства борьбы с мировым финансовым кризисом. Традиционно постараюсь развернуть к вам сии события наиболее интересным ракурсом, который скромно минует экраны телевизоров и страницы газет.