В горах на стыке Лаоса, Бирмы и Таиланда есть веселенькая местность, звучно именуемая «Золотым треугольником». Ударным трудом лучшие маководы Юго-Восточной Азии неуклонно повышали урожайность своих полей, увеличивали производство героина и опиума, ширили торговлю и ширялись сами... В общем, как могли крепили интернациональную дружбу, производя несметное количество драгоценной дури. Вследствие чего, слава о Золотом треугольнике поползла по миру вместе с караванами опиума. Не то, чтобы сей район отягощен обилием достопримечательностей и достоин пристального внимания путешественника, но кратко упомянуть о нем стоит.

В многообразии занятий и увлечений, что периодически гнали мой несчастный организм в путешествия по морям, лесам и болотам, до сего времени присутствовали лишь пусть интересные, но сугубо земные объекты. Посему, не смог отказаться от заманчивого предложения переключить внимание на гостей из космоса, занявшись поиском метеоритов. Чтобы не мелочиться, знакомство с внеземными булыжниками решено было начать с Сихотэ-Алинского метеорита — огромной железной хреновины, рухнувшей в Уссурийскую тайгу зимой 1947 года.

Нахлыстовый шнур длинным белым червяком бесшумно извивался по водяному зеркалу, неся на конце большую, связанную из шерсти и перьев, бабочку — взъерошенную и помятую, словно не ночевавшая дома дама. Мерные взмахи удилища снова и снова отправляли истерзанную снасть в путешествие меж блестящих лысинами булыжников и, похожих на кости, доисторических монстров, истлевших на солнце коряг. Вдруг пленка воды вспучилась, разорвалась квадратной губастой пастью и, с жадным бульканьем, чучело бабочки исчезло в глубине. Шнур натянулся, забился в бешеном оргазме поклевки, отважно нырнув в холодную воду горной реки.

Упитанные зеленые мухи со звонким жужжанием выписывали круги по вытянутой орбите и, сочно шмякаясь головой о горячее удилище, оглушенные валились на перемазанную тиной желтую палубу. За странным аттракционом равнодушно наблюдала пучеглазая стрекоза. Под днищем мелькало усеянное улитками дно с суетливо копошащимися полчищами вечно голодных мальков. Бесшумно скользя по зеленому ковру из кувшинок, каяк все глубже внедрялся в водяной лабиринт. Топкие берега силились дотянуться хищными щупальцами сухих ветвей, болото манило отражением синего неба в зеркальном спокойствии воды и обещало скорое знакомство со слизкими телами своих зубастых обитателей.

К ботинкам назойливо липли крупные комья ярко-красной глины, резво карабкаясь  вверх по задним ногам. Еще немного, и я начну превращаться в ходячую терракотовую статую. Глинистые дорожки петляли меж немудреных построек сарайного типа, местами подпертых лотками с грубо наструганными сувенирами. Из темного дверного проема кособокой хижины высунулась голова девушки в смешном колпаке, вероятно, символизирующем национальный костюм. Что-то жалобно пискнув, девушка скрылась, уступив место столь же странно наряженной старухе. Деревня пробудилась, за стоящим поперек дороги сараем послышалась возня, звон металла и суетливое верещание. Внезапно из-за сарая материализовалась разношерстная группа туземцев. Позвякивая украшениями и разноголосо причитая, нас быстро окружили и поволокли под низкую крышу в сарайную темноту.

Активно продолжаю выгул каячных неофитов, слегка перемещаясь по окрестной акватории. Домашний каякинг изумителен возможностью плотного общения с природой не только не покидая пределы Владивостока, но и фактически находясь в одном из его центральных районов. При этом гребублям достается обширное незагаженное пространство, щедро усеянное морскими организмами, овеваемое свежим воздухом и омываемое солеными япономорскими водами.

Красный плакат с грозными надписями, запрещающий несанкционированные прогулки, остался где-то далеко внизу. Под ногами тянулась тропинка, еле заметная в сплетении жухлого прошлогоднего кустарника и зеленой щетине молодых елок. Нетронутая ретивыми реставраторами полуразрушенная стена с подъемом в горы казалась все более циклопическим сооружением. Остатки некогда квадратных башен теперь выглядывали изящными скелетами каменных полукруглых арок. Осыпавшиеся зубцы не закрывали роскошные виды вдоль ползущего по горным хребтам каменного пути. Постепенно привыкнув к столь необычному для Китая отсутствию людей, лежа на макушке очередной  развалившейся башни, я с досадой услышал натужное кряхтение — на груду камней карабкалась группа пафосно упакованных китайцев. Горные очки, какие-то блестящие фиговины для альпинизма, рюкзаки и одухотворенные восхождением лица подчеркивали суровую торжественность момента.

По многочисленным просьбам прогрессивной общественности, продемонстрирую традиционное революционное брожение в столице Таиланда. Где нарядно одетые люди, с песнями, плясками и прочими беспорядками, выплескивают протестные шествия на зажатые небоскребами бангкокские улицы. В роли борцов за светлое будущее в этот раз выступали краснорубашечники из «Объединенного фронта за демократию против диктатуры». Посмотрим же на процесс борьбы с ближней, так сказать, дистанции...       

Зеленая волна, шипя и причмокивая, облизала обсиженные улитками валуны и откатилась назад в море, оставив веселенький пластиковый каяк в тени нависающих над водой деревьев. Из темной, лоснящейся, словно отлитой из воска листвы свисал длинный хвост. На другом конце хвоста находилась красная мозолистая задница с приделанной к ней сонной обезьяной. Примат меланхолично покачивался на ветке, не замечая подкравшегося снизу двухметрового юнната. Не устояв перед искушением напакостить, я ухватился за кончик хвоста и сильно дернул. Раздалось удивленное верещание, хруст и, отделившись от кроны дерева, на дно каяка рухнул клубок из рук, листьев, шерсти и пронзительных воплей.

Извилистая, покрытая толстым влажным ковром опавшей листвы тропа, вынырнув из-за елок, неожиданно уперлась в мирно спящего на посту часового. Боец лежал на земле, положив под голову автомат с примкнутым блестящим штыком. Я ласково ткнул его в бок ножкой штатива: «Вы не подскажете, откуда тут лучше всего видно аистов?» Солдат вскочил и начал лихорадочно натягивать каску на голову. «Аисты, птицы!» — настойчиво повторил я, для верности дублировав слова пантомимой. В предрассветном тумане перед взором несчастного бойца предстала огромная, увешанная фотоаппаратами, белая фигура с фонариком во лбу, прыгающая на одной ноге вокруг елки и нелепо размахивающая руками. Представление впечатлило не только часового, в кустах послышалось возмущенное кваканье, длинноносые птицы, с трудом видя в темноте, при попытке взлететь, с глухим шмякающим звуком врезались в густое сплетение мохнатых веток и с возмущенными воплями валились на деревья.  

С оказией посетил полуостров Гамова — омываемый водами залива Петра Великого клочок суши на юге Приморья. Кучка уютных бухт, с одной стороны огороженных от вездесрущих граждан морским заповедником, с другой — хреновыми, но весьма живописными дорогами.

«Добрый день, как водичка?» — Спросил я, подгребая к группе барахтавшихся в воде рыбаков. В ответ раздалось лишь энергичное бульканье. Очередная большая плавная волна перекатилась через головы, ведра и затопленную лодку. Задушевный разговор почему-то не клеился, товарищи молились, явно предпочитая религиозный диспут беседе об искусстве или политике. «Чудная погода, красивое море, вокруг скапливаются любопытные рыбы... Вполне подходящий день, чтобы утонуть...» — Выслушав мою ободряющую речь, оформленную театральными жестами, мужики яростно замахали черпаками, пытаясь, вероятно, осушить Тихий океан. Остров практически скрылся в легкой дымке за горизонтом, мощное, омывающее кораллы, течение уносило дружный коллектив все дальше в открытое море.

Пришло время ударить крепким печатным словом по творческому застою, кратко обозрев какой-нибудь населенный пункт. Пусть это будет, например, Манила — столица Филиппин, по совместительству один из крупнейших на Земле мегаполисов. Томимые жарким филиппинским солнцем в агломерации роятся миллионы жителей, коих на  каждый квадратный километр приходится свыше восьмидесяти тысяч (если считать ноги) или свыше сорока тысяч (если считать головы).

Мангры яростно размножались — с опоясавших берега зарослей густо свисали полуметровые зеленые стручки, иногда в ветвях мелькал круглый коричневый плод размером с грейпфрут. У мангров был сезон гона. Стоя в теплой соленой воде, они роняли острые стручки в набегающую приливную волну. Вонзившись в коричневое илистое дно, семена должны успеть укорениться до следующего отлива, чтобы не быть унесенными от плодородных берегов. Покрепче воткнув худосочно-фаллическое семечко в наиболее симпатичный участок морской грязи, с чувством выполненного долга, я неспешно направил желтый каяк сквозь лабиринты узловатых корней. В истлевшую панамку упорно вгрызалось экваториальное солнце, из кустов таращились ярко раскрашенные птицы, где-то за кормой осталось укореняться посаженное мной мангровое дерево.

Мое предыдущее излишне кровавое повествование про похоронные обряды целебесских горцев немного взбодрило аудиторию. Чтобы не расслабляться, предлагаю обсудить вопросы туземной кулинарии, на время перенесясь с Сулавеси Южного в Сулавеси Северный. Надеюсь, вы сегодня плотно позавтракали и готовы желудком встретить порцию экзотических вкусняшек.